Влажные берёзовые поленья несильно дымя, потрескивали от жаркого пламя. Горьковатый привкус дыма приятно щипал ноздри. Сноп алых искр уносился ввысь, смешиваясь с сияющими звёздами. Голова, помимо своей воли, запрокидывалась вверх, не в силах удержаться от созерцания ночного неба. Вокруг витал пьянящий аромат свободы, с терпкими нотками сосны, багульника и влажного мха.
От построенного шалаша веяло еловой смолой и еле уловимым запахом давно ушедшего детства. Где-то над верхушками вековых сосен «прохоркал» невидимый вальдшнеп. По подсохшей листве шуршали проснувшиеся мыши. С наступлением темноты начиналась новая, не заметная глазу жизнь. И только внимательно слушая можно было понять, что в данный момент происходит вокруг.
Вот, метрах в тридцати послышалась аккуратная, нежная поступь. Выдаваемая сухой листвой лисица, крутилась вокруг костра, привлечённая мышиной вознёй. Часто и подолгу замирая, она слушала, боясь подойти ближе. Но, наконец, решив не испытывать судьбу, посеменила дальше, пока совсем не сошла со слуха.
Вдруг, мыши с писком бешено кинулись врассыпную! Какой-то небольшой хищник, выбрав жертву, стал быстро носиться за ней, не обращая внимания ни на костёр, ни на меня! По звукам это был горностай или ласка. Несчастная мышь была поймана ловким зверьком, о чём известил её последний, полный отчаяния писк…
Котелок закипел, выплёскивая бурлящую воду на раскалённые угли, шипя и поднимая столб белого пара. Не жалея, сыплю в него горсть черничных листьев и собранную прошлогоднюю клюкву. Пусть настаивается! Из рюкзака достаю буханку ароматного ржаного хлеба и пахнущее чесноком сало. В животе заурчало, и я тут же ощутил, насколько голоден! Горячий лесной чай обжигал губы, наполняя изнутри приятным теплом! Казалось, ничего вкуснее на свете быть не может!
С насыщением пришло ощущение накопившейся за день усталости. На веки вдруг нависла пудовая тяжесть, которой я был не в силах сопротивляться. Подкинув в костёр несколько крупных поленьев, я залез в шалаш и, подложив под голову рюкзак, мгновенно уснул на еловом лапнике.
Сквозь «сладкую» дремоту мне слышался убаюкивающий треск костра и обволакивающее тепло объятых огнём поленьев…
Из ласковых объятий морфея вырвал проникший под одежду холод. Я вскочил, стуча зубами, посмотрел на часы. Без пятнадцати три. Время есть попить чайку и согреться! С каждым глотком ароматного, настоявшегося чая в организм возвращалась бодрость, выгоняя остатки тягучей дремоты! Тихо собираюсь, заряжаю ружьё и делаю шаг в темноту. За кругом света, очерченным пламенем костра, лес кажется чернильной пропастью! Без конца и края, деревьев и кустов, земли и неба.
Но через минуту глаза, привыкнув, начинают различать звёздное небо, лохматые кроны старых сосен и пушистый ковёр мха под ногами. Делаю пару робких шагов в сторону стоящей впереди сосны. Хватаюсь за шершавую, липкую кору и замираю. Вокруг мёртвая тишина! Двигаюсь вперёд, останавливаясь и слушая.
«Хор, хор – цви» - поздоровался со мной первый, проснувшийся вальдшнеп. Провожаю лесного отшельника взглядом, пока он не скрывается в предрассветной мгле. Делаю шаг к следующей сосне, но внезапный грохот взлетевшего молчуна заставляет тело замереть в недоумении и растерянности! Решаю остаться на месте и ждать рассвета…
Чернильная синь, постепенно растворяясь, меняла цвет на серую охру. Взору открывалась всё большая перспектива просыпающейся от сна природы. По метру выплывали из тьмы невидимые доселе деревья. Корявые, изогнутые сосны тянули к свету морщинистые, костлявые руки. На болоте, «чуфыкнув», «забубнили» краснобровые тетерева.
Лес, постепенно просыпаясь, наполнялся всё новыми и новыми звуками. В какой-то момент воздух вокруг стал прозрачным и невообразимо чистым! Верхушки сосен заалели, засветились изумрудным цветом. Оливковый, пушистый ковёр мха заискрился на солнце всеми цветами радуги! В мириадах капелек росы отразилось поднимающееся светило, создавая нереальную игру света!
Сердце переполняла необъяснимое желание смеяться, радоваться жизни, кричать! Вместе с тетеревами, трубящими журавлями, тысячами лесных пичуг, приветствуя весну!
Я стоял, впитывая этот воздух, этот свет, краски и звуки, ощущая каждой клеточкой единение совсем происходящим вокруг!
Вдруг ухо уловило еле различимый «шелест», в общем концерте проснувшегося леса. Тело пробило током! Неужели он? Теперь уже более внимательно пытаюсь отфильтровать нужную мне песню. Сомнений нет! Глухарь!
Осторожно ступая по мягкому мху, крадусь на звук поющей птицы. Упираюсь в густую сосновую гриву, вдающуюся клином в моховое болото. Аккуратно обхожу каждое дерево, внимательно смотря под ноги, стараясь не наступить на сухие ветки. В какой-то момент глухариное точение раздаётся позади и справа меня.
Разворачиваюсь и направляюсь на нарастающий звук его песни. Лесная тень, постепенно расступаясь, пропускала свет говоря о том, что за следующими соснами начинается моховое болото. Тихонько подхожу к огромной, поваленной сосне, прикрываясь ею, как щитом. Медленно выглядываю и тут же замечаю сидящего на сосне глухаря!
Солнечный свет, словно софит, освещал бородатого солиста. Он сидел на толстом горизонтальном суку огромной, в два обхвата, сосны. Задрав вверх голову, тряся бородой, неистово точил, подставив зелёную грудь восходящему солнцу.
Меня и глухаря разделяло шестьдесят-семьдесят метров искрящегося мха и багульника, чистого, как стриженая лужайка возле дома! Справа: три старых сосны на расстоянии двадцати метров друг от друга. Слева: густой, молодой сосняк, загибаясь серпом, подходил к самой сосне!
Мозг, просчитав все возможные варианты, даёт телу сигнал к действию. Раскатываю болотные сапоги и опускаюсь на четвереньки. Перекидываю ружейный ремень через голову, чтобы стволы смотрели назад и не мешали ползти в густом подлеске. Руки, по локоть утопая во влажном мху, потянули тело вперёд. Лицо закололи тысячи острых иголок. Сердце, бешено стуча, барабанило в висках в такт точащему «мошнику». Едкий пот заливал глаза, заставляя останавливаться и протирать лоб, мокрой насквозь шапкой…
Наконец, дополз! До него не больше двадцати шагов! Стою перед ним на коленях, не в силах оторвать восхищенного взгляда! Вот он, исполин птичьего царства, во всей своей дикой красе! Взахлёб страстно поёт первобытную песню, ни на секунду не прервавшись! В неистовом трансе трясёт гордо поднятой вверх краснобровой головой, распушив чёрную бороду. Опущенные вниз коричневые крылья, отливали бронзой в свете солнечного света. Распущенный огромным, чёрным веером хвост, издавал странные шелестяще-жужжащие звуки. Трудно подобрать правильные слова, чтобы описать ту всепоглощающую страсть, ту необъятную любовь, которая лилась из груди этой великолепной птицы! Такое непреодолимое желание жить и дарить жизнь слышалось в его льющейся без конца и края песне…
Но охотничья страсть всё же взяла верх. Плавно подняв ружьё, я прицелился в поющего глухаря. В этот момент старый «мошник» замолчал и гордо посмотрел на меня. Неожиданно прогремел выстрел, больно толкнув в плечо. Большая птица осела, поменяв гордую осанку, но осталась на месте, всем своим видом показывая, что не хочет покидать этот мир, это болото, этот сук!
Я растерянно смотрел на сидящего глухаря, направив на него стволы, уже жалея, что выстрелил. Но тут глухарь, подняв голову к солнцу, издал хрипящий звук и повалился вниз, молотя мощными крыльями. Я подбежал к ещё трепещущему глухарю и увидел покидающий жизнь взгляд, наполненный безграничной, смертной тоской. Я почему-то сел на колени, снял мокрую шапку и, стерев пот со лба, долго смотрел на добытого исполина…
А вокруг, несмотря, ни на что, кипела жизнь. Пели лесные птахи, славя весну. На огромном болоте бубнили тетерева, перекликались журавли. Никто, кроме меня, не заметил что, оборвалась чья-то жизнь. Это осталось, только между нами! Сбросив горечь мыслей, гордо подняв великолепный трофей, неспешно пошагал в сторону дома, радуясь новому дню, пробуждающейся природе и судьбе за подаренную удачу!
Дмитрий Васильев
(фото автора)
